«Грушевый пруд» — страшный рассказ для чтения на ночь

Фото: Getty images

Эту историю мне рассказал приказчик барина Н. Не знаю, сколько здесь правды и много ли старик придумал от себя, но попробую изложить, как оно мне запомнилось.

Случилось то в конце весны в Грушевке. Федька крепостной ушел вечером и не вернулся. Разные слухи болтали: убежал, полез купаться и утонул, зверь лесной напал или злой человек.

Федька этот хорошим парнем был, охочий до работы, сильный малый. Сын кузнеца, как-никак. И невеста Варька у него — красивая девка была! Пышногрудая, коса с руку толщиной, ноги длинные, талия тонкая. Много к ней сваталось, но выбрала она Федьку.

Когда там уж они свадьбу устраивать собирались, этого приказчик не сказал. Знал только, что долго молодые ходили, миловались, да Федька кольцо подарил, его отцом выкованное. Из обычной железки сделано, только что изготовлено замысловато.

Так вот подарил Федька это кольцо Варьке и взял с нее обещание быть его женой. А потом-то и пропал. Искали его, ждали, но всё напрасно. Только время спустя открылось, что утонул он в Грушевом пруду. Пруд этот известен тем, что жестокая барыня расправлялась там с крепостными. Безумная, погубила она ни одну невинную душу. Наказывала за любой проступок и наблюдала, как секли несчастных. Порой забивали их до смерти, а барыня только улыбалась на то. Иногда приказывала она замученных не в землю хоронить, а в пруд бросать.

Тела непохороненных плавали на воде, разбухали, синели. Лица их менялись до неузнаваемости. Глаза вылезали, губы пухли и лопались, сочась гноем. А потом и все тело взрывалось с громким хлопком, а на воде еще долго держалась кровавая пена.

Неизвестно, что из этого правда, а что нет. Может, и напридумывали лишнего, а может, и действительно было. Не зря же дом той барыни сожгли вместе с ней и смотрели, как она бьется в двери, в окна, да только на помощь никто не спешил. А потом все, как один, говорили, что ничего ночью не видели и не слышали.

Грушевый пруд с тех пор место для посещений неугодное. Ходят туда только в ночь Ивана Купалы, и то самые смелые и отчаянные. По старому поверью на берегу пруда расцветает папоротник, и кто его сорвет, тому свободным и счастливым быть.

Но никто с цветком с пруда так и не пришел. А каждый, кто за ним отправлялся, обратно не возвращался. Говорят, встают в ночь Ивана Купала из воды все, кого барыня замучила и приказала туда бросить. Ищут свою мучительницу, а когда не находят, ловят охотников за цветком папоротника и с собой на дно забирают.

Как я уже сказал, не сразу узнали, что Федька в Грушевом пруду утонул. Пропал он самой обычной ночью, когда папоротник цвести был не должен. А раскрылось, что Федька именно там сгинул как раз в следующую Купальскую ночь. Несостоявшаяся жена его Варька гуляла тогда вместе с остальными и услышала знакомый голос.

— Ва-а-а-ренька, — донесся до нее еле слышный шепот, будто порыв ветра по траве прошел.

Девка вздрогнула вся, на подруг посмотрела.

— Не слыхали чего? — спросила.

— Чего? — удивились те.

— Да так, — пожала Варька плечами, — послышалось, видать.

Но оглядываться и прислушиваться не перестала. Скоро знакомый голос снова позвал. Чуть громче, увереннее.

— Варенька. Красавица моя! Соскучилась?

Ну точно голос Федьки был. От волнения у Варьки дыхание сперло. Снова огляделась она вокруг: где-то жених ее прячется. Верно, убежал он, как и говорили, а теперь вернулся за ней.

Отошла Варька от подруг и позвала несмело:

— Феденька, ты?

— Варенька, — послышалось из травы.

Варька губы от волнения облизала, на остальных оглянулась, да на знакомый голос пошла.

— Где ты, Феденька? — тихонько спрашивала она, путаясь в высокой траве.

— Здесь я, милая, здесь, — звал ее Федька, увлекая все дальше.

— В кустах? — пересохшими губами спрашивала невеста.

— В кустах, Варенька, — отвечал тот.

Так и шла девка, пока до самых деревьев не дошла. Но и там не остановилась, завороженная голосом и скорой встречей с любимым. Наверное, думала она о свободной жизни, которую Федька ей устроит, потому про опасность забыла. Так и вышла к Грушевому пруду.

— Феденька? — опомнилась Варька, смотря на затянутую ряской воду.

Страшно ей стало. Задрожала вся, когда поняла, куда пришла. Развернулась обратно идти, только шаг сделала, как услышала плеск воды за спиной и голос:

— Что ж ты, любимая, так быстро уходишь от меня? — зло спросил Федька.

Девку затрясло пуще прежнего. Побежала Варька, да ноги запутались в траве, упала. А сзади кто-то из воды выбираться стал. Слышно было, как заплескала она.

— Варенька! Варюха! — с нежность сказал Федька. — Ты ж кольцо взяла. Обещалась мне. Навсегда моя теперь. Куда ж бежишь?

Что-то мокрое и холодное дотронулось до лодыжки. Варька закричала, подскочила и помчалась, не оборачиваясь.

— Моя ты, Варенька! Моя! — злобно кричал сзади Федька.

Неизвестно, бежал он за ней или нет, только появилась девка на поляне перепуганная, растрепанная, платье всё в зелени испачкано, а на ноге, где Федька до нее дотронулся, след из ряски остался. Упала в обморок, едва подруг увидела, и пришла в себя только на следующий день.

— Федя то был! Федя! — кричала Варька, пока ее крепко держали мать и отец в тесной избенке, пропахшей капустой и квасом.

Девка вырывалась из их сильных рук и царапалась. А когда успокоилась, и мать решила расчесать ее мокрые от пота, растрепанные волосы, Варька едва ее не укусила.

— Не троньте меня! — вопила она, — Федя то был! Федя!

— Верим мы тебе, дочка, верим, — плакала мать, пытаясь унять истерику дочери.

Следующие дни провела Варька в сильной лихорадке. Когда-то красивые волосы превратились в спутанные колтуны, которые мать тщетно старалась расчесать. В итоге Варькин отец грубо обрезал их, отчего девка стала походить на парня с измученным лицом и залегшими под глазами тенями. Бледная и сильно исхудавшая, она не скоро пришла в себя и почти не разговаривала. Мать жалела ее, уговаривала выйти из душной избы воздухом подышать, чтобы румянец вернулся на щеки. Но стоило Варьке подойти к двери, как начинала она плакать и кричать, что на улице ее ждет утопший Федька.

Отец в эту чушь не верил, ругался на дочку, но та и слушать не хотела. Наконец, надоело ему это терпеть. Схватил он Варьку за шиворот да выволок на двор.

— И где твой Федька? — орал он. — Федька! А Федька! Где ты? Приди, окаянный, Варька ждет тебя! Истосковалась вся! А Федька твой давно с новой бабой обжимается, пока ты мне тут рожи корчишь!

Толкнул ее отец на траву, плюнул и ушел в избу.

Мать помогла рыдающей Варьке подняться и вернуться на свое место, где легла та, отвернувшись лицом к стене. Так и пролежала она до поздней ночи, пока в дверь робко не зацарапались. Варька не шелохнулась, зато проснулась мать. С громким скрипом поднялась она с кровати.

— Не открывай, — подала Варька голос.

— Кто это? — испуганно спросила мать.

Но дочка не ответила. Обхватив голову руками, она тихо заплакала.

Мать стояла в темноте, прислушиваясь. В дверь снова зацарапали. Громче. Настойчивее. Варькина мать подошла к двери и почувствовала неприятный болотный запах, идущий из щелей.

— Кто там? — спросила она.

Никто не ответил. Лишь чавкающие звуки раздались за дверью, будто кто-то заходил там в сапогах, полных воды.

Звук сместился вправо. «Чвак, чвак», — послышалось за стеной. Варькина мать последовала за ним, обходя низкую избенку, пока не дошла до маленького грязного окошка, сквозь которое даже в солнечную погоду едва пробивался свет.

— Не надо. Не надо. Не надо, — всхлипывала Варька, раскачиваясь на кровати.

Мать не обратила на нее внимания и наклонилась к окошку.

— Свят! Свят! Свят! — резко отпрянула она, судорожно начав креститься.

Из оконца пялились мутные бельма на распухшем сине-зеленом лице. Узнать Федьку было трудно, и все же это был он.

— Свят! Свят! Свят! — причитала Варькина мать, продолжая креститься.

Федька широко улыбнулся, показав острые игольчатые зубы черного цвета. А потом ударил по окошку длинными когтями.

— Боря! — закричала Варькина мать, кинувшись к мужу.

С испугу тот сел и обвел избу осоловелыми глазами.

— Не надо! Не надо! Не надо! — завопила Варька, принявшись выдирать волосы на голове.

— Боря! Боря! — вопила ее мать, вцепившись в мужа.

— Что ты, Марья! — забасил Борька. — С ума, что ль, сошла?

— Федя там! Федя! — захлебываясь слезами, кричала жена, тыча в окошко трясущейся рукой.

— Она правду говорит! Правду говорит! — рвала свои короткие волосы Варька и раскачивалась так, что едва не падала с кровати.

— Там! Там он! — кричала ее мать, — Синий весь! Точно утоп!

— У-у-у, дуры! — встал Борька и пошел к двери.

Но Варька скатилась с кровати и вцепилась ему в ноги, едва не повалив.

— Не ходи! Не ходи! Не ходи! — орала она.

— Не ходи, Боренька! Не ходи! — вторила ей мать сквозь слезы.

— У-у-у, глупые бабы! — замахнулся Борька на дочь. — Пусти!

Но Варька крепко держала отца, не боясь получить от того кулаком по голове.

— Не ходи! Не ходи! — выла она.

Борька бить дочку не стал, но сильно толкнул, заставив расцепить руки, и пошел к двери. Едва он ее открыл, как запели петухи. Выйдя на двор, Борька обошел дом кругом и никого не найдя, вернулся к своим бабам.

— Дуры вы! — только и сказал он. — Есть давайте.

Вытерев слезы, Марья наскоро собрала завтрак.

— Не видал там никого? — робко спросила она.

— Нет, — недовольно буркнул муж, допил простоквашу и отправился в поле, окинув жену с дочкой сердитым взглядом на прощание.

Как только за ним закрылась дверь, Варька подсела к матери и, наконец, рассказала, что с ней случилось в ночь на Ивана Купалу.

— Что ж ты раньше молчала? — рассердилась на нее мать.

— А ты бы мне поверила, коль сама не увидела? — спросила Варька.

— И то правда, — согласилась мать.

Посидела, подумала и решила идти к кузнецу. Взяла кольцо, которое Федька Варьке подарил, и отправилась на самый край деревни, где стояла изба железоделателя.

Кузнец встретил ее суровым взглядом, но внимательно выслушал.

— И чего ж ты хочешь от меня, Марья? — спросил он.

— Чтоб ты от кольца этого мою Варьку избавил.

Кузнец лишь пожал в ответ плечами:

— Давай его мне. Завтра в печи расплавлю.

— Сегодня надо! — настаивала Варькина мать.

— Сегодня печь я разжигать не буду. Надобности такой нет.

— Есть надобность! К Варьке моей мертвяк ходить повадился! — отсекла Марья и только потом поняла, что мертвяком она назвала пропавшего сына кузнеца.

— Сказано тебе: печь сегодня разжигать не буду, — не обратив внимания на ее слова, сказал железоделатель.

— А если я заплачу, — предложила Варькина мать.

— Даже если заплатишь, — пожал он плечами, — оставляй кольцо и иди себе. Ничего с вами не будет.

Марья еще попыталась уговорить кузнеца, но просьбы ее ни к чему не привели. Так и ушла она домой с обещанием, что кольцо расплавят завтра. Дочке же соврала, что кузнец дело свое сделал и можно спать спокойно.

Однако ночью Марья снова проснулась от царапанья. Федька стоял за оконцем и водил по нему грязными длинными когтями. Бельма он не сводил с кровати, на которой спала Варька, как обычно отвернувшись лицом к стене.

Тихо наблюдала Марья за Федькой. Пытаясь унять дрожь в теле, она молилась, чтобы Борька не проснулся и не вышел на улицу. А утром кузнец должен расплавить кольцо и тогда мертвяк забудет дорогу к их дому.

До самого рассвета стоял Федька за окном. Он то царапал по нему, то улыбался страшной широкой пастью с черными зубами. В такие моменты бельма его поворачивались к Марье и пристально пялились.

Наконец, послышались крики петухов. Федька пропал, будто его и не было. Марья перекрестилась и успела чуть прикорнуть, пока муж с дочерью не разбудили ее.

— Приходил? — шепотом спросила Варька, чтобы отец не услышал.

Марья не стала врать и едва заметно кивнула головой.

— Я слышала, — тихо сказала Варька, — пролежала до утра, не спавши. Значит не помогло, что ты кольцо-то отнесла?

— Доченька, — обняла ее мать, — соврала я тебе вчера. Кузнец только сегодня его расплавит и больше Федьку мы не увидим.

— Дай-то Бог, маменька, — ответила Варька, едва сдерживая слезы.

И правда ночью никто не пришел. Только ветер свистел на улице, да один раз с такой силой песок бросил в оконце, что Марья с Варькой подскочили. Вспышка молнии осветила тесную избу, от страшного раската грома задрожали стены. А потом полил дождь и все улеглось.

Утром Варька проснулась веселая и велела матери вместе с отцом в поле отправляться. Марья колебалась, но все же согласилась. И так долго просидели они с дочкой, благо приказчик Григорий у них мужичок понимающий. Другой бы барину пожаловался и за космы в поле оттащил, работать заставил. А этот слова не сказал, ждал, пока сами оправятся.

Весь день щемило Марье сердце. Казалось ей, что вернутся они с мужем, а вместо Варьки тина болотная на кровати лежит. Едва работа кончилась, побежала она домой, оставив других далеко позади. Ворвалась в избу запыхавшаяся, лохматая, а там Варька сидит за столом. Накрыла ужин уже, ждет родителей.

— Маменька, ты что? — поднялась, испугавшись, дочка.

— Да все думала, как ты тут без нас, — крепко обняла ее мать. — Боялась за тебя.

— А тятенька где? — спросила Варька.

— Да плетется. Ты ж знаешь его. Домой никогда не торопится.

Сели ждать да только Борька все не шел и не шел. Уж и поели, и еда его остыла и совсем темно стало.

— Где же тятя? — все спрашивала Варька.

— Да пьет с кем, дурень, — отвечала мать.

— И не сказал тебе?

— Я так бежала, что не успела перемолвится с ним. Не думала, что его пить занесет. Завтра ж в поле опять, — сказала Марья. Нехорошее предчувствие бродило у нее внутри. Она тяжело вздохнула. — Еды мы ему оставили, давай спать ложиться.

Делать было нечего. Борька мог вернуться поздно, и ждать его не имело смысла. К тому же Варька и сама решила завтра в поле пойти. Прошлую ночь она хорошо выспалась, днем успела устать от ничегонеделания. Забралась на свое место, перекрестилась и заснула.

Проснувшись утром, Марья подле себя мужа не обнаружила. Это на Борьку было непохоже. Сколько б не выпил он, всегда домой спать шел.

— Где тятенька? — спросила хриплым со сна голосом Варька.

— Черт его знает, куда этот дурень делся, — пожала плечами Марья, — давай есть и в поле. По дороге спросим, с кем твой тятенька ночью надрался и где его искать.

Наскоро поев, вышли они из избы. Марья нагнала Степановну, шедшую с двумя сыновьями и мужем, по опухшему недовольному лицу которого было видно, что ночью он крепко пил.

— Иван, Боря мой с тобой был? — спросила у него Марья.

— Не видал, — буркнул тот в ответ.

— А с кем ты пил?

— Да ты на рожи их посмотри, — сказала зло Степановна, — сам пьет и за старшего взялся!

И правда, их старший сын стыдливо прятал глаза. По мятому лицу его было видно, что ночью он не отставал от отца.

— А Борьки с вами не было? — спросила Марья.

— Не было. Вдвоем они надрались, окаянные, — прошипела Степановна.

Марья отстала от них, оглядываясь в поисках других мужиков, с которыми ее муж имел привычку выпить. Чуть позади шел Петр.

— Петь, не видал ты Борьку моего? — спросила Марья, когда он приблизился.

— В поле вчера, — грубым басом ответил Петр.

— А после?

— Не видал, — пожал Петр сухими плечами. — Напился? Отоспится и придет.

— Непохоже это на него. Всегда домой спать приходил.

— Приходил, а теперь не приходит, — подмигнул Петр, ускорив шаг.

Марью будто холодной водой окатили. Уж не загулял ли Борька?

— Пошли, маменька, — потянула ее Варька, — дядь Петя прав. Проспится и придет.

— Ух, дочка, узнаю, что он… — не договорила Марья, сжав кулаки, на глазах ее выступили слезы обиды. — Выгоню!

— Что ты, маменька, — смотрела на нее Варька, — напился он где-то и спит. Не придумывай ты, чего нету. Проспится и явится.

Марья остановилась, оглянулась, хотела обратно в избу сбегать проверить — вдруг пришел дурень. Но потом плюнула и пошла с дочкой.

Вернувшись вечером, Борьку дома они не увидели. Марья, не присев, побежала по соседям спрашивать. В каждую избу стучала, но никто ее мужа со вчера не видел. Так дошла она до самого приказчика.

— Как же! Видел его, — рассказал тот, — на реку шел.

— Как на реку? Зачем? — удивилась Марья.

— Так Варька ж его позвала, — развел руками приказчик.

— Варька? Наша Варька? — задрожав, спросила Марья.

— Ваша, чья ж еще? — ответил старик. — Я хоть издалека видел и стемнело уже, но узнал. Еще удивился, что она отца встречать пришла в одном сарафане не подпоясанном. Подумал, как ты ее так из дому выпустила. А потом вспомнил, что ты тоже в поле была да впредь всех убежала. Видать, разминулись вы с ней. Она волосы еще распустила так, что и лица не разглядеть. Я ее по волосам-то и узнал. У одной нее такие космы длинные красивые среди всех наших девок. Она в них еще цветок нацепила.

— Какой цветок? — у Марьи из глаз полились слезы.

— Так эту, лилию водяную, — растерянно продолжил приказчик. — Я еще подумал, что Варька в реке купалась. Может, потому и не подпоясанная. А другая лилия в руках у нее была. Она ее Борьке-то отдала и тот пошел с ней. Ну а я своей дорогой поехал.

Марья чуть не упала, да старик вовремя ее подхватил.

— Что ты? Плохо тебе?

— Варьке волосы сам Борька отрезал, когда болела она, — дрожа, прошептала Марья, — не видел ее что ли в поле сегодня?

— Не видел. Кто ж тогда вчера был? — не понял приказчик, вглядываясь в ее бледное испуганное лицо.

— Ведьма водяная. Русалка, — отстраняясь от него, сказала Марья и побежала домой, где Варька осталась одна.

— Стой! — крикнул ей вслед приказчик, но женщина не остановилась.

— Что там, Гриш? — услышал он голос жены из открытой двери.

— Да так, — махнул приказчик рукой и зашел в избу.

Перепуганная Марья забежала к себе на двор и застыла на месте. Изо рта вырвался стон.На ступенях крыльца лежало несколько водяных лилий цвета крови.

— Варя! — закричала Марья, чувствуя, как от страха за дочь подгибаются ноги.

Варька открыла дверь и увидела перепуганную мать, уставившуюся на что-то большими глазами.

— Что такое, маменька? — спросила она. Проследила за взглядом Марьи и заметила лилии. — Что это? Где тятя?

Не успела Марья ответить, как Варька взяла ближайшую к ней лилию и, вскрикнув, отбросила. Руки ее окрасились в красный цвет. Брызги крови взметнулись в воздух, оросив лицо и платье. Варька завизжала. Этот визг снял с Марьи оцепенение. Она подбежала к дочке и крепко обняла.

— Тише, тише, — зашептала, уводя ее в дом.

Оттерла ей лицо и руки, уложила на кровать и вернулась на крыльцо. Поддала ногой один цветок, и тут же лапоть окрасился в кровавый цвет, а саму Марью окатило брызгами до самого пояса. Цветы были пропитаны кровью, будто их держали в бочке с нею.

Марья не дала страху победить и пинками откатила все лилии за изгородь. На ступенях осталось три ярких алых пятна. А на зеленой траве кровавые дорожки и капли.

Глубоко вздохнув, Марья вернулась в избу, где на кровати, отвернувшись лицом к стене, плакала Варька. Тут и сама она не выдержала. Легла и разрыдалась. Обманул ее кузнец, не расплавил кольцо. Но Борька-то тут причем? А может, и правда бабу какую завел? А цветы для отворота от Марьи сделаны? От этих мыслей на душе стало легче. Если так, то жив ее Борька. Надо только разлучницу найти да отворот снять, а потом и с мужем разберется.

— Есть будешь? — хриплым голосом спросила она дочку.

Варька лишь покачала головой.

— Не боись, вернется твой тятька, — попыталась подбодрить ее Марья, — никуда не денется.

— Правда? — неуверенно спросила Варька.

— Правда, — сказала Марья. — Раз есть не хочешь, давай спать тогда ложится.

— А когда тятя вернется?

— Скоро, — ответила Марья, закрывая глаза.

Волнения дня утомили ее и она не заметила, как уснула.

— Ма-а-а-а-шка, — послышался с улицы шелестящий голос. Он был едва слышным, но Марья все равно проснулась.

— Ма-а-а-а-ш-а-а-а, — прошелестело снова и Марья села на кровати.

Варька все также лежала, отвернувшись к стенке лицом. В небольшое оконце лил яркий лунный свет, в лучах которого танцевали пылинки.

— Ма-а-а-а-шка! — громче и настойчивее раздалось с улицы.

Марья встала и медленно пошла к двери, прислушиваясь.

— Пустишь меня иль нет, баба глупая? — набрав полную силу, гаркнул за дверью голос.

— Боренька, — прошептала Марья и едва не упала от разлившейся по ногам слабости, — Боренька!

Она кинулась к двери, открывая один за другим крючки.

— Маменька! — закричала Варька, — не надо!

Но было поздно. Марья широко распахнула дверь и выскочила на крыльцо в объятья мужа, которого так отчаянно искала вечером.

Холодные мокрые руки до боли сжали ее. Марья вскрикнула:

— Борька!

На бледно-зеленом опухшем лице, в котором она едва узнала мужа, расплылась широкая улыбка из острых зубов, больше похожих на огромные иглы.

— Маменька! — завизжала Варька, бросаясь к двери.

— Не ходи! — только и успела крикнуть Марья прежде, чем Борька вонзил ей в плечо длинные зубы.

Варька застыла у порога, не решаясь выйти на улицу. Теплая струйка мочи потекла по ноге, горячие слезы застили взгляд. А Борька продолжал кусать Марью, снова и снова вонзая в ее теплую плоть свои острые зубы. От ужаса Варька закричала. Борька посмотрел на дочь злыми бельмами и потащил обмякшую Марью в темноту.

— Маменька! Маменька! — кричала Варька, упав на колени и задыхаясь от слез.

Сколько она так провалялась, Варька не знала. Очнулась, когда сильно потянуло болотной вонью.

— Варенька, — послышался вкрадчивый Федькин голос, — что ж ты разлеглась босая да неодетая. Замерзнешь ведь так, красавица моя! Иди, я тебя согрею.

Варька уставилась в темноту, но жениха не увидела. Он старательно прятался от лунного света, разлившегося по двору. Дрожа всем телом, Варька отползла от порога вглубь избы.

— Куда ж ты, милая, от меня, — продолжал Федька, — помнишь, как раньше обнимались мы такими ночами? Как тепло и сладко нам было.

Он вышел вперед так, что лунный свет едва его коснулся. Варька узнала рубаху и штаны жениха, но лица разглядеть не смогла.

— Совсем одна ты осталась, сиротка, — ласково говорил Федька, — ни маменьки теперь у тебя, ни тятеньки. А ведь он сам меня позвал, помнишь?

Варька до крови закусила губу, всхлипнула.

— А хочешь, я тебя к ним отведу? — спросил жених.

Вопрос заставил Варьку подняться с пола. На трясущихся ногах она подошла к порогу.

— Вот умница, любимая моя, — в голосе Федьки послышалась радость, — еще шажок, Варенька. Смелее!

Но выходить из избы Варька не собиралась. Она резко выбросила руку вперед, пытаясь дотянуться до дверной ручки. Поняв, что любимая хочет от него запереться, Федька со звериным рыком бросился к ней, раззявив страшную пасть, полную игольчатых черных зубов.

Варька вскрикнула и упала назад, больно стукнувшись копчиком о половицы. Федька застыл по ту сторону порога, зло смотря нее мутными бельмами. Губы его расползлись в мерзкую широкую улыбку.

— Что ты, Варенька? Никак закрыться от меня хотела? — зашипел он не своим голосом, — совсем же одна тогда останешься.

Варька приложила ладони к ушам и отползла в красный угол. Отвернувшись к Федьке спиной, она просидела так до рассвета. Но и после Варька не сдвинулась с места, пока к ней не пришел приказчик, обеспокоенный вчерашним поведением Марьи. В скрюченной фигурке с седыми короткими волосами на голове он не сразу узнал Варьку. Да и та ничего не могла объяснить толком. Только по следам крови приказчик понял, что в доме случилось несчастье. Отрядил он людей искать Марью с Борькой, оставил Варьку с бабами, а сам поскакал сообщить барину о неладном. Барин лишь покачал головою с недовольным лицом и, решив, что крепостные сбежали, приказал высечь их, как поймают.

Вернувшись обратно, приказчик узнал, что к Варьке ходит утопленник. Она сама в том призналась суеверным бабам. Едва те дождались возвращения старика, как бросили несчастную девку, чтобы не накликать беды на свои семьи, и ушли.

Ничего не придумал сердобольный приказчик, как приютить Варьку у себя, хоть и стоило это крепкого скандала с женою.

Бродила Варька по их избе тощей тенью, исправно выполняя все поручения хозяйки. Преждевременно поседевшие волосы больше не отращивала она в длинные косы, прося обрезать их коротко. Заговаривала редко и всё невпопад. После недельного молчания могла вдруг подойти и спросить, куда делись тятька с мамкой. В такие моменты приказчик терялся и не знал, что ответить. А Варька принималась плакать, пока жена старика не уводила ее и не укладывала на кровать, в которой девка могла пролежать несколько дней, отвернувшись к стене. — Ох, и олух же ты старый, Гриша, — выговаривала приказчику жена, — все теперь говорят, что беды надо ждать. Явятся за ней! А то и за нами!

И действительно, несколько раз просыпался приказчик оттого, что слышал чьи-то шаги. «Чвак-чвак», — раздавался странный звук. Тогда старик вставал, осматривал избу и выглядывал на улицу, но выходить боялся. А Варька смотрела на него из своего угла, качая головой и закрывая ладонями уши. Так могла просидеть она до самого рассвета, не шевелясь и изредка моргая.

В одну ночь, проснувшись от этого чваканья, увидел приказчик пустую Варькину кровать да распахнутую настежь дверь в избу.

Вышел он во двор, на этот раз не побоялся, но никого не нашел, лишь до ноздрей донесся противный болотный запах. Походил, покричал девку, но никто ему не ответил. Только залаяли вдалеке собаки да жена заставила вернуться в избу. Там приказчик проворочался до утра, а потом послал искать Варьку. Но где там было!

После того приказчик уж не просыпался от странного «Чвак-чвак». А про Варьку больше ничего не слышали, как и про ее родителей.

— Видать, опостылела ей жизнь в вечном страхе. Вот и вышла она, набралась смелости, — заканчивал свой рассказ старик, — ходил я потом к кузнецу, про кольцо спрашивал. Расплавил он его, как и обещал Марье. «Только дело не в кольце, — сказал, — а в обещании, что Варька дала. Да и Боре звать не надо было. Сам на свою голову накликал». Может, и так оно, а может и нет, — пожал приказчик плечами, — одно мне непонятно: зачем Федька на Грушевый пруд пошел?

— Может, его тоже русалка заманила, как Варькиного отца? — предположил я.

— Может, и так было, — неуверенно ответил приказчик.

— А на Грушевый пруд не ходили искать? — спросил я.

— Да кто ж туда пойдет? — перекрестился старик. — Проклятое место! Его лишний раз и называть грех!

— А Федьку-то не видели больше?

— А зачем ему ходить? Он свое получил, — грустно ответил приказчик.

На том мы с ним и распрощались. Я своей дорогою отправился, он — своей.

телеграм-канале!

Источник